Теперь я буду сохнуть от тоски
И сожалеть, проглатывая слюни,
Что не доел в Батуми шашлыки
И глупо отказался от сулгуни.
Пусть много говорил белиберды
Наш тамада - вы тамаду не троньте,-
За Родину был тост алаверды,
За Сталина,- я думал - я на фронте.
И вот уж за столом никто не ест
И тамада над всем царит шерифом,-
Как будто бы двадцатый с чем-то съезд
Другой - двадцатый - объявляет мифом.
Пил тамада за город, за аул
И всех подряд хвалил с остервененьем,-
При этом он ни разу не икнул -
И я к нему проникся уваженьем.
Правда, был у тамады
Длинный тост алаверды
За него - вождя народов,
И за все его труды.
Мне тамада сказал, что я - родной,
Что если плохо мне - ему не спится,-
Потом спросил меня: "Ты кто такой?"
А я сказал: "Бандит и кровопийца".
В умах царил шашлык и алкоголь,-
Вот кто-то крикнул, что не любит прозы,
Что в море не поваренная соль -
Что в море человеческие слезы.
И вот конец - уже из рога пьют,
Уже едят инжир и мандаринки,
Которые здесь запросто растут,
Точь-точь как те, которые на рынке.
Обхвалены все гости, и пока
Они не окончательно уснули -
Хозяина привычная рука
Толкает вверх бокал "Киндзмараули"...
О как мне жаль, что я и сам такой:
Пусть я молчал, но я ведь пил - не реже,-
Что не могу я моря взять с собой
И захватить все солнце побережья.